Церковь Святого Великомученика Никиты с приделами Апостола Иакова и Святителя Митрофана Воронежского построена в 1695 г. В приходе храма был дом Мещаниновых. В 1773 г. на средства коломенского купца 1 гильдии Ивана Демидовича Мещанинова перестроены колокольня, паперть и расширен северный придел. В 1859-1860 гг. устроен южный придел, перестроена трапезная, здание оштукатурено, сбиты наличники, которые сохранились только на окнах апсиды, изменено покрытие. Сохранился 1-й ряд кокошников. В 1778 г. на средства дочери Ивана Трофимовича Мещанинова, коллежской советницы Татьяны Ивановны Тетюшевой была построена каменная ограда. Н.П. Гиляров вспоминал: «Под всею церковью, в том числе и под наружными папертями, были у нас подвалы. Под церковью они были заняты отчасти церковным имуществом, отчасти складами, кажется товарными; паперти были пусты и открыты. В них был вход или, точнее лаз через полукруглые окна... Несмотря на относительную пустоту, в подвалах, особенно одном, наиболее мною облюбованом, было нечто. Во-первых, - переносное творило для известки, вроде бездонного ящика, оставленнное когда-то, вероятно, рабочими при штукатурке церкви, во-вторых - черепа и кости. До чумы покойников хоронили при церкви; остались кругом надгробные камни, полувросшие в землю...» Церкви принадлежал дом, в нижнем, каменном, этаже которого жила просфорница, а верхний, деревянный, сдавался внаем. На содержание священноцерковнослужителей шли проценты с капитала, положенного Киприаном и Домникой Кисловыми. Причт церковный издавна состоял из священника, дьячка и пономаря. По клировой ведомости 1840 г. священником при Никитском храме был Петр Матвеевич Никитский (61 год). Сын священника, в 1799 г. он окончил Коломенскую семинарию. Один из его рассказов про семинарский быт того времени записал сын Никита: «Был, между прочим, у них учитель Малинин, жестокий как никто, секший семинаристов и к делу и не к делу, не за что-нибудь, а по расположению духа. Придет и велит перепороть всех от первого до последнего. И замечали мы, бывало, рассказывал батюшка, в каком сюртуке идет Малинин; если в «кармазинном», значит, всем порка поголовно, и мы к этому готовились... Велико было терпение вообще у ребят. Против розги в принципе ни у кого не было и в помышлении протестовать; но такое беспощадное и бестолковое применение довело класс до неслыханного поступка: они решили жаловаться архиерею! Почему прямо архиерею, минуя ректора и префекта? Должно быть, не надеялись на заступничество. Нарядили двух депутатов и отправили в известные читателю Подлипки, за город. Кремль Коломенский («город», по местному наименованию) стоит на горе при слиянии Коломенки с Москвою-рекой. Приречная часть стены, должно быть, и тогда уже до основания была в развалинах; путь к архиерейской даче, лежавший за Коломенкой, был виден из семинарии, помещавшейся в Кремле. Расставили махальных, которые должны были подать условленный знак при самом выходе послов с архиерейского подворья. Дом семинарии сохранился доселе; но тогда у него было то отличие, что во всю длину его именно к той стороне, которая смотрит на двор, а через него и на Коломенку, тянулись снаружи «хоры», по-теперешнему - открытая галерея с лестницами. Сидят за скамьями полумертвые в ожидании семинаристы. Нужно понять их положение, припомнив, что тогда учащиеся были в полном архипастырском распоряжении, вне всякого контроля свыше; гнев архиерея, и все они стерты с лица земли. «Идут!» - раздалось наконец с хор. Класс ринулся на хоры, и таков был единодушный дружный напор, что хоры не выдержали и рухнули. Посольство увенчалось полным успехом. Чрез полчаса пришел Малинин в класс, плакал, просил извинения; пенял, что не обратились первоначально к нему лично, объяснял, что виновата его болезнь, не он сек, а она...» Петр Матвеевич был рукоположен во священника к Соборно-Богородицкой церкви с.Черкизово Коломенской округи. «Бедна жизнь коломенского священника, ибо приход у него крестьянский и за требы верующие могут расплатиться только хлебом, яйцами да молоком. Дом священника - курная изба с дымом, режущим глаза. В холодном храме того хуже - зимой руки примерзают к кресту, губы к потиру. Так было здесь и век, и три назад». Позднее лет на 50, младший сын о.Петра, Никита, размышлял: «Духовенство же есть вообще особый мир, а семья, среди которой я вырос, была и среди особенных особенная, она жила в семнадцатом веке, по крайней мере, на переходе к восемнадцатому. Жили исключительно интересами ближайшей округи, а про Москву только слышали, что она от Коломны за сто верст». В 1805 г. священник Петр Никитский был «послан по Указу Духовной консистории в монастырь на год под начало за невнесение в метрики брака приходского помещика Павла Похвистнева, повенчанного в посторонней церкви, но через 9 месяцев возвращен из монастыря и обязан подпиской впредь наблюдать во всем надлежащую исправность». В 1809 г. переведен к Никитскому храму в Коломну. С 1821 по 1838 г. о.Петр был увещевателем в коломенском городовом магистрате, уездном и земском судах. С1830 г. вдов, воспитывал детей Анну (р. 1821), Никиту Гилярова (обучался в Московской семинарии). В 1832 г. о.Петр получил крест за 1812 г. Манифест о награждении священнослужителей бронзовыми крестами с надписью «1812 год» на Владимирской ленте был опубликован 30 августа 1814 г. Святейший Синод затребовал у епархиального начальства сведения о лицах, которым надлежало получить кресты поэтому награждение состоялось много позже выхода Манифеста, и им были охвачены не все священники. 30 августа 1821 г. о.Петр Никитский был награжден орденом Св. Анны 3 степени. О своих родителях вспоминал младший сын о.Петра - Никита: «Того, что называют практическим, не было вообще и тени в отце, а книги еще более уносили его в мир идеальный, и чем далее от действительности, тем было ему любее. Он рассказывал о путешествиях, о далеких странах, о морях, о флотских обычаях, о древних и новых героях, о Сократе и Диогене, о переходе Суворова через Альпы, о Ломоносове, забирался на звезды; любимою его угрозой семье было, что он уйдет во флотские священники. Сколько могу судить, в нем развилась мечтательность, и он жил в мире фантазии, куда уносился, не делясь с другими своею внутреннею жизнию. Догадка эта приходила мне еще в малолетстве, когда, выпивши, удалялся он, как бы спать, в горницу, а мы с тревогой посматривали в дверную щель, успокоился ли он. Чаще всего я видел его не лежащим, а сидящим и как бы рассуждающим, с живыми телодвижениями, с поворотами головы, размахами рук. Когда отворялась дверь, он с каким-то испугом оборачивался к вошедшему и спрашивал ласково, что нужно, хотя бы удалился гневный; как будто бы чувствовал себя пойманным в чем-то нехорошем. Читатель увидит после, что черта эта перешла отчасти к младшему сыну при однородных обстоятельствах воспитания. По себе судя, воспроизвожу душевное состояние родителя. С идеалами, которых не разделяют вокруг и даже никто не понимает, с познаниями, которыми не с кем поделиться и которым нет никакого практического исхода, при материалистически-коммерческом направлении кругом, что же оставалось делать? Погружаться снова в чтение и играть в умственные куклы, создавать другой мир, жить с ним и утешаться им. Возиться с пашней, распоряжаться рабочими, продавать хлеб... да куда же это было моему родителю, когда самой простою куплей, не говоря о продаже, он стеснялся? Мальчиком сопровождал я его иногда за покупками в «город»; отец никогда не торговался; единственный вопрос его в таких случаях бывал: «Нельзя ли подешевле?» И то произносилось несмело, как бы в опасении оскорбить торговца подозрением в запрашивании. Стоило купцу сказать: нет, это настоящая цена, -и батюшка велит отвешивать или отмеривать... Когда случалось ему вести продолжительный разговор (для этого нужно было, чтобы он был немного навеселе), он бывал остроумен, меток в суждениях, давал читанному, слышанному, лицам и поступкам дельную оценку. Прозвища, которые он давал, так и приставали к человеку... Помимо наружности, клеймил он столь же метко душевные качества. Мысли свои способен был излагать толково и литературно. Таковы его письма к родным. Но во всю жизнь не решался написать проповеди, кроме той, которую поневоле должен был сочинить, когда был еще в семинарии студентом; очередные проповеди ему писали сыновья... Практический ум заменяла отцу мать. Она и вела хозяйство, но потому хозяйство и не могло простираться далее избы и двора... Первое воспоминание мое имеет некоторое отношение к книгам и к школе. Летний день, в светелке, рядом с топлюшкой, окна открыты; за столом сидит несколько ребят; пред ними книги... Ребята с книгами, это - школа, домашняя школа. Мать была «мастерица», бравшая детей на выучку грамоте и передавшая это ремесло сестрам, которые одна за другой наследовали звание «мастериц». Приходское и уездное училища были в городе, но горожане отдавали туда детей неохотно. Кроме нашего дома, были школы и у других из духовенства. Славилась особенно школа Николая Матвеевича, дьячка от «Николы в городе». Я видал эту школу, когда у Николая Матвеевича квартировал мой брат, учитель. То была настоящая школа, с партами в несколько рядов; ученики считались десятками, и Николай Матвеевич выучкой составил себе состояние; он слыл богатым дьячком. Учительский гонорар послужил и для моих сестер главным фондом, из которого составились их приданые». В 1840 г. при Никитском храме дьячком служил Егор Иванович Цветков, пономарем - Григорий Андреевич Руднев. В семье священника Никитского храма Петра Матвееевича Никитского, получившего и фамилию по названию своего храма, великомученика Никиты, 4 июня 1824 г. родился сын - Никита, который как Никита Петрович Гиляров стал известеным философом, публицистом и издателем. Почему у Петра Матвеевича Никитского сын носил фамилию Гиляров? Фамилии в начале XIX в. только входили в быт духовенства. К фамилиям, вводимым по инициативе властей, еще не было такого серьезного отношения, как к устоявшемуся веками именованию по имени-отчеству. Поэтому отцы, получившие свои фамилии по большей части по названиям приходских церквей, не возражали, если их сыновья получали другие фамилии в училище или семинарии. В Коломенском Духовном училище старший сын о.Петра Никитского, Александр, получил фамилию - Гиляров (в переводе с латинского - веселый). Гиляровыми стали и средний сын о.Петра - Сергей и младший, Никита. Никита Петрович Гиляров описал наречение фамилии в своих воспоминаниях: «Наступил 1811 год, преддверие грозного 1812 года. У Петра Матвеевича с Маврой Федоровной трое детей, два сына и одна дочь; было больше, но те померли. Старшему сыну, Александру, уже восемь лет; пора в училище. На месте разрушенной Коломенской семинарии, чтобы «не угасал свет учения», устроено училище неопределенной формации, ни то ни се, с двумя классами, «Высшим грамматическим» и «Низшим грамматическим», не соответствовавшим никакой ступени обычного семинарского курса с Инфимой, Фарой, Грамматикой, Синтаксией, Поэзией и так далее. Два попа учительствуют, третий, протоиерей, главноначальствует. «Поп Захар и поп Родивон»: поп Захар в Низшем грамматическом классе, поп Родивон в Высшем, оба не прошедшие полного курса семинарии, равно как и их начальник протоиерей. Ведут Александра Петровича, по фамилии пока еще Никитского, к попу Захару. «Что, Петр Матвеевич, пришел оболванивать парня?» - «Да, пора». - «Как же его записать, Никитским, что ли, как ты?» Дело происходило за рюмочкой; поп Захар счел нужным принять гостя. - «Не нравится мне моя фамилия, - отвечал Петр Матвеевич, - нужно какую-нибудь другую». - «Какую же? Давай посмотрим в Лебедевой». Обратились к Латинской грамматике Лебедева, очень хорошей по своему времени... Стали перелистовать: Celer - скорый, Jucundus - приятный, не то; Honor, Honestus... -«А, постой: что он у тебя, веселый мальчик?» - «Да ничего». - «Хочешь Hilaris - веселый? Гиляров, как тебе кажется?» Петр Матвеевич одобрил, и сын его, шедший из дома Никитским и просто поповичем, возвратился Александром Гиляровым, учеником Низшего грамматического класса... Вскоре наступил Двенадцатый Год и училище было распущено... Двенадцатый Год прошел и Тринадцатый прошел; ни то ни се продолжалось; совершался перелом «старого» образования на «новое». Новый устав вводился в Московский округ с 1814 г., и до того времени брат не то учился, не то болтался. С 1814 г. началось регулярное учение, и к 1818 г. Александр Гиляров кончил курс, пройдя «Низшее» и «Высшее» отделения училища с латинским и греческим языком, географией, катехизисом и Священною историей». В 1831-1838 гг. Никита учился в Коломенском Духовном училище. Наконец первая ступень образования осталась позади. Родители собирают Никиту в Москву - в духовную семинарию. Из отцовской рясы шьют ватную чуйку с плисовым воротником, перешивают семинарский сюртук старшего брата Александра, который уже служит дьяконом в Московском Новодевичьем монастыре. Многое в Москве в новинку. Никогда прежде Никита не видел, чтобы люди, здороваясь, пожимали друг другу руки, не видел трехэтажных каменных домов, разряженных в золото вельмож, осанистых верховых офицеров. Только храмы напоминают Коломну, хотя они, конечно, в первопрестольной не в пример благолепнее, а служители - сытее. К концу учебы Никита все чаще задумывается о дальнейшей судьбе. Окончив семинарию первым учеником, решает поступать в Московскую Духовную академию. К Троице-Сергиеву монастырю он подъехал 15 августа 1844 г. «Я почувствовал внезапно почтение и к зданию, и к тому, что, по предположению, в нем должно быть». В Академии особая задушевная атмосфера. Все воспитанники - господа студенты. Старшие водят младших в гости к профессорам-землякам. Бакалавры -друзья студентов. Прислуга-хранители академических преданий. «Академии же моя вечная признательность, что давала простор моей внутренней жизни. Она мне снисходила, даже баловала меня. На целые месяцы уезжал я в Москву в течение учебного курса, чтобы изучением писателей, которых не находил в академической библиотеке, заполнять оказавшиеся пробелы. В последний год студенчества мне отведена была даже профессорская квартира, чтобы общежитие своим многолюдством не нарушало моего углубленного труда...» В 1848 г. Никита Петрович окончил и Духовную академию, где за успехи был удостоен прибавления к фамилии-Платонов (как стипендиат, получавший стипендию, учрежденную ещё митрополитом Платоном). Одним из первых в России Гиляров-Платонов предпринял обстоятельный анализ феноменологии Г. Гегеля. Будучи убежден в том, что глубочайшее основание истины знания лежит в нравственном чувстве, выступил с критикой рационализма. В 1848 г. получил в академии кафедру герменевтики и учения о вероисповеданиях, ересях и расколах. Современник писал: «Он никогда не садился за кафедру и не читал по тетрадке, но как только входил в аудиторию и раскланивался со студентами, то начинал ходить взад и вперед по аудитории и непрерывно говорить до самого звонка, имея в руке небольшой лоскуток бумаги, на котором было намечено, о чем говорить на этой лекции. И как только он говорил! Речь его была жива, блестяща, чарующа, обильным потоком лилась из его уст и не имела ни малейшего признака деланности, искусственности. Нужно ли говорить, что студенты обожали его?» Один из лучших учеников его (протоиерей Г.П. Смирнов-Платонов) вспоминал: «В нашем курсе имел решительное влияние на студентов молодой бакалавр Н.П. Гиляров-Платонов... Все лекции его по предмету «учения о вероисповеданиях» наполнены были общими воззрениями, посвященными критике понятий существующих и разъяснению начал истинных... На лекциях раскрывалась идея свободы совести и в сознание слушателей вводилось начало веротерпимости. Лекции сосредоточивались на истории русской полемической литературы. Бытовая сторона раскола, на которую совсем почти не обращали внимания наши деятели, составляла жизненную стихию лекций нашего наставника, история русской полемики, с одной стороны, очень раздраженной, а с другой - неумелой и курьезной, и то и другое по необходимости, вследствие того, что на одной стороне преобладало убеждение, а с другой официальность, освящалась новым светом, давала на каждом шагу свежие материалы, увлекала слушателей». Под давлением митрополита Филарета (Дроздова), усмотревшего в его лекциях сомнительные мысли, Гиляров-Платонов вынужден был подать прошение об отставке (1855) и увольнении из духовного звания. Переселившись в Москву, он сблизился со славянофилами и стал постоянным оппонентом своего единомышленника Хомякова, чьи сочинения, изданные за границей, перевел на русский язык. Участвовал в работе журнала «Русский вестник» и других славянофильских изданий. Среди прочего, со славянофилами его объединял и общий взгляд на государство, общество и личность. В противовес идее раздора, присущей западному уму при суждении о государстве и общественных отношениях, Гиляров-Платонов рассматривал общество как органическую целостность, скрепляемую любовью, в которой вслед за Хомяковым видел социальное начало. Интересы этого целого для него выше отдельной личности, чья истинная свобода в самоотречении. Поскольку народ в его теперешнем состоянии для Гилярова-Платонова только момент народа исторического, «внезапный переворот государственный всегда есть зло». Отсюда резкие оценки революционной деятельности. Он характеризовал нигилизм как самоубийственное возмущение озлобленной воли русского человека. Видел в нем симптом болезни общества, неспособного вдохновлять, давать материал для идеалов. Никите Петровичу помогли устроиться на службу в Московский цензурный комитет. За свою службу в цензуре (с 1856 по 1862 г.) он получил с десяток строгих выговоров. Каким он был цензором, поясняет один случай с провинциальным автором, пришедшим на квартиру Гилярова узнать о судьбе своей рукописи, посланной в цензурный комитет. Николай Петрович, ласково оглядев бедно одетого провинциала, сказал: «Я вас давно жду... Ваше сочинение я, можно сказать, проглотил. Я подписываю дозволение на его печатание, хотя должен буду ждать за это увольнения». При содействии митрополита Филарета Гилярова-Платонова назначили управляющим московской Синодальной типографией. О своей деятельности на новом поприще (1863-1867) он писал: «Параллельные места Библии, поверхностно составленные, искаженные опечатками и переставшие давать какое-нибудь руководство при чтении Священного Писания, вынудили меня исходатайствовать учреждение комиссии из духовно-ученых лиц для выверки параллельных мест и новой их редакции. Не я виноват, что дело осталось без последствий и Филарет был взят от земного служения, а я от типографии». За 4 года своего управления типографией Николай Петрович успел сделать для нее и для богослужебнопечатного дела очень много, недаром митрополит Филарет обращал внимание Святейшего Синода на его особые заслуги. Но в начале 1866 г. у обер-прокурора Синода графа Д.А. Толстого явилась мысль использовать землю и даже часть зданий синодальной типографии в коммерческих целях. Графа поддержали Московская городская дума и историк Погодин. Гиляров-Платонов горячо восстал против недостойного употребления важного памятника родной старины, он подавал рапорты и докладные записки, выступал с сильными статьями в печати. Он отстоял синодальную типографию, но ценой собственной отставки (вышел с чином статского советника). Своей служебной деятельностью Гиляров-Платонов доказал, что из-за своей щепетильной добросовестности, честности и убежденности в том, что обязан «растолковывать правительству истину», он мало пригоден к должности чиновника. С 1867 по 1887 г. Николай Петрович издавал газету «Современные известия». В газете он был издателем, редактором и главным сотрудником. Гиляров-Платонов стал известен как талантливый, глубоко образованный публицист, как человек с открытой душой и русским сердцем, неподкупно-честный и убежденно-стойкий. Направление издания он высказал в передовой статье газеты от 2 января 1869 г.: «Публицист, не уважающий истории и преданий своего народа и коренных основ общественной жизни, которой он живет, столь же недостоин своего призвания, как поклонник суеверий и диких инстинктов массы или нахальный льстец властей». Николая Петровича любили «за русскую душу, русский взгляд на вещи». По воскресеньям в редакции «Современных Известий» собирались друзья, ценившие цельные, возвышенные, глубокие мысли Николая Петровича. Сюда приходили: философ и общественный деятель Ю.Ф. Самарин, знаток древних рукописей Е.В. Барсов, историки М.П. Погодин, Д.И. Иловайский и многие другие. Приходил и Л.Н. Толстой. Гиляров-Платонов ценил Л.Н. Толстого как величайшего художника, но непримиримо отнесся к духовной гордости его «Исповеди», что привело к резкому разрыву их доброжелательных отношений. Гиляров-Платонов был издателем не от мира сего, непрактичным, все издания его были убыточными. Издание «Современных Известий» и свою работу в этой газете (Гиляров-Платонов опубликовал в газете около 2000 статей) он воспринимал как служение Родине, в газете не было и следов коммерческого духа. Он говорил: «Труд есть долг, а не средство своекорыстия» и «жизнь есть подвиг, а не наслаждение». В середине 1880-х гг. Гиляров-Платонов продал все свое имущество, чтобы поддержать газету. Поражает разница между двумя портретами Гилярова-Платонова. Он был высоким, крепкого сложения, несколько сутуловатым человеком с открытым русским лицом. Он весь как бы устремлялся вперед. Портрет Николая Петровича, уже немолодого, - это потухший взгляд, усталость, страдания от жизненных неудач. Он говорил: «Вся моя жизнь неудачна от моего совершенно одинокого самовоспитания, от той боязни подпасть авторитетам, которой я вооружился с семнадцатилетнего возраста». В 1886 году вышла книга-воспоминания Н.П. Гилярова-Платонова "Из пережитого" (прочитать 1-й том книги Вы можете по ссылке). Все кто интересуется историей Коломны, найдут в ней много фактов о жизни провинциального города. В 1887 г. Гиляров-Платонов едет в Петербург хлопотать об аренде на «Московские ведомости» и, получив отказ, скоропостижно скончался. Его похоронили в Москве, на кладбище Ново-девичьего монастыря. Василий Розанов сказал, что в Гилярове-Платонове «показывался глубокий мыслитель, которого Россия не успела заметить у себя». В статье на смерть Николая Петровича Московские церковные ведомости писали: «Больше нет в Москве, а вместе с ней и в России, публициста, за которым бы единодушно и без возражений признавалось оригинальное, смелое и независимое слово». В 1880-х гг. при храме служил псаломщиком Александр Петрович Беляев. Его сын Василий (р. 1885) в 1902 г. окончил Коломенское Духовное училище и в 1908 г. Московскую Духовную семинарию. С 1900 г. при Никитском храме служил священник Василий Георгиевич Петров (51 года, из дворян). В 1887 г. он окончил Московскую Духовную семинарию со званием студента. В 1888 г. рукоположен во священника к храму с. Поречье Можайского уезда. Более трех лет был наблюдателем церковно-приходских школ по благочинию, потом, столько же времени, наблюдателем церковно-приходских школ всего Можайского уезда. 16 лет он был законоучителем в церковно-приходской школе, 11 лет заведующим этой школой, более 12 лет законоучителем начальных народных училищ. В 1891 г. ему преподано архиерейское благословение, в 1895 г. награжден набедренником, в 1898 г. выражена благодарность начальства Московского учебного округа. Награжден медалями в память царствования Александра III, 25-летия церковно-приходских школ, 300-летия Дома Романовых. В 1900 г. перемещен к Никитской церкви в Коломну. 5 лет был законоучителем Коломенской воскресной женской школы, 13 лет корреспондентом Николаевской главной физической обсерватории, 10 лет членом ревизионной комиссии Филаретовского братства. В 1902 г. награжден скуфьей, в 1906 г. камилавкой, в 1910 г. наперсным крестом. С 1903 г. о.Василий состоял членом совета Коломенского уездного отделения Московского Епархиального училищного совета, с 1908 г. - делопроизводителем этого же отдела, с 1911 г. - депутатом в Коломенском городском присутствии по взиманию государственного налога с недвижимых имуществ, с 1913 г. - наблюдателем церковных школ Коломенского уезда. В 1914 г. о.Василий Петров был награжден орденом Св. Анны 3 степени. С 1915 г. - член Коломенского уездного училищного совета, и член-казначей Филаретовского братства при Коломенском Духовном училище. У о.Василия и его жены Марии Косминичны (р. 1867) были дети: Виктор (р. 1890), в 1905 г. окончил Коломенское Духовное училище и в 1911 г. - Московскую Духовную семинарию, в войну был на военной службе; Сергей (р. 1891), кандидат Московской Духовной академии, псаломщик в Москве при церкви приюта для неизлечимо больных женщин, женат; Павла, Евфимия, Василий (р. 1897), в действующей армии; Нина, Владимир, Еннафа. Отцу Василию сослужил диакон на псаломщицкой вакансии Петр Иоаннович Крутяков (33 лет). С 1915 г. церковным старостой избран подполковник Николай Николаевич Чувствии (45 лет). 22 апреля 1922 г. из церкви Никиты Мученика «в присутствии священника В.Петрова произвели изъятие для передачи в ГОХРАН в фонд помощи голодающим: 3 звездочки с 18-ю алмазами, 1 бирюзой и 181 жемчужиной». 25 апреля 1922 г. из той же церкви Никиты Мученика изъято «риз серебряных с икон - 8 пудов 19 фунтов, лампад серебряных 24 шт., 12 фунтов, крестов серебряных 2 шт., 4 фунта, дарохранительницы 2 шт., 18 фунтов, чаши с принадлежностями 2 шт. - 9 фунтов, мелочь - 9 фунтов». В советское время храм закрыт, разрушены его колокольня и глава. Святыня была осквернена: здесь разместили инкубатор, а потом склад-магазин. Северный придел пришел в аварийное состояние. В 2001 г. Храм возвращен верующим. После краха советской власти первая Божественная литургия во вновь открытой церкви совершилась 28 сентября 2001 года, в день памяти великомученика Никиты. В 2002 году в приделе апостола Иакова установили иконостас. Использованы материалы книги протоиерея Олега Пэнэжко "Храмы и монастыри города Коломны".

Видео: Церковь Великомученика Никиты (г.Коломна)